ЛОДЕЙНОЕ ПОЛЕ

(Окончание)

Меня подвели к высокому резному крыльцу. Навстречу, стуча высокими ботинками на толстой подошве, спускался тучный, заспанный унтер-офицер в накинутом на плечи кителе. Он достал из нагрудного кармана пенсне, нацепил на нос и подозрительно уставился на меня. «Э-э…» – задумчиво произнёс он в мой адрес и принялся что-то втолковывать тому унтеру, что привёл меня. Тот выслушал, с сомнением почесал в затылке, кивнул и молча отправился выполнять распоряжение. Ни чести не отдал, ни по стойке «смирно» не встал перед командиром, будто не в армии, а у себя на хуторе. Дисциплинка!

Какой-то мужик, наверное, хозяин дома, вывел из конюшни лошадь, запряг в телегу. На неё усадили меня, да ещё одного пленного – молодого красноармейца в рваной пилотке и с огромным синяком под глазом. Унтер взял в помощники одного солдата и повёз нас куда-то за деревню, через поле.

– Ну что, рюшша, допрыгались? – раздался голос финского солдата. – Что зыркаешь? Да, парень, я ещё не забыл ваш свинячий язык. Ведь я почти что местный. Село Войница Кемского уезда, не слыхал?

– Что ж ты, поганка, врагам теперь служишь? – процедил я сквозь зубы. – Думаешь, победили уже? Нет, соколик, Россия ещё и не начинала воевать-то как следует. Обломаете вы об советскую страну свои гнилые зубки. Товарищ Сталин вас как капусту накрошит, он… – Могучий удар по лицу опрокинул меня на дно телеги.

– Помалкивай лучше, рюшша, не то распрощаешься со своими здоровыми зубками. Ха-ха! Приятелю твоему я фонарик знатный засветил, теперь и у тебя такой же будет. России твоей ё…ной не будет больше никогда. Только Шуури Шуоми – Великая Финляндия до Урала. Прос…л ваш Сталин со своими большевичками Россию и смотался на восток, в Сибирь. Там ему и место. В двадцать втором они, гады, моего батю с семьёй из двенадцати человек заставили родину бросить и на чужбину уйти. Мне семь лет было, я всё помню, как мы по снегу, по морозу в Финляндию бежали. Жаль, отец дом наш подпалил, не захотел своё родовое гнездо рюшшам оставлять. Ну да ничего, война скоро кончится, я на родину вернусь, дом лучше прежнего поставлю, всей округи хозяином стану, узнают ещё Симо Макконена!.. А вы, краснюки, к смерти готовьтесь получше. Сейчас вас господин Харьюла, полковник наш, допросят и отправят в ад. Провалитесь в Маналу вместе с вашей Москвой, Сталиным и Карлой Марксой…

– Замолчи, иуда, задавлю-ю-ю! – мимо меня разъярённой кошкой прыгнул молодой красноармеец, вцепился скрюченными пальцами в горло солдата. Тот упал на спину, захрипел. Но я увидел, как рука его уже достаёт из ножен на поясе широкий штык-нож.

«Недолго нам вместе попартизанить пришлось. Было нас тогда в отряде, 
с нами и с командиром, всего двадцать три человека.
Сил маловато, но всё же решил Степан Пантелеевич 
на полицейское отделение в селе Ладва напасть». 

Ни о чём я тогда не думал, никаких шансов не взвешивал. Тело действовало само, быстро и единственно верно. Правая рука выхватила нож из руки солдата, сильно, с оттяжкой, всадила ему в бок. Тут же всем телом развернулся ко второму финну, уже поднимающему свой автомат, и ударил что есть силы головой в переносицу. От броска мы свалились с телеги, покатились по траве. Солдат наотмашь хватил меня здоровенным кулачищем по скуле, руки мои разжались, финн вскочил и кинулся к упавшему на землю автомату. Но его уже подобрал красноармеец. Короткая очередь прошла поперёк тела вражеского унтера, бросила его назад. Он упал навзничь. Весь бой не занял и десяти секунд. С нашими конвоирами было покончено.

Я вытащил штык-нож из бока мёртвого карела, сорвал с тела унтера подсумок с патронами, фляжку и немецкий термос на ремне, и мы понеслись через скошенное поле к черневшему вдали лесу.

Вот так, Митя, я впервые в жизни убил человека. Ну да лембой с ним, с оккупантом! Нечего жалеть об этом предателе Родины. Одно обидно, не довелось мне осиновый кол в их могилу воткнуть, не дотянул до победы…

«Ну, про то, как мы дальше воевали, как совершали диверсии и скрывались 
в лесах от финнов, долго рассказывать. 
А времени у нас осталось мало. Одно только скажу.
Часто местные жители, вепсы и карелы, какие остались 
на своей земле под оккупантами, помогали нам, крепко выручали 
и продуктами, и информацией. Но бывали с их стороны факты предательства».

Как до леса добежали, как от погони ушли – не помню. Горячка у меня началась, голова болела, не соображал ничего. Вёл меня Вовка Масленников, красноармеец мой, на юг вёл, к линии фронта, как ему казалось. В лесах наших он плохо ориентировался, с юга сам, из-под Кисловодска, казачок терский. Заботился обо мне, кормил чем Бог послал. Хороший парень!

Через неделю я очухался и сам его повёл. Едý ночью в деревнях добывали. Осмотримся, нет ли финнов поблизости, и к ближайшей избе: «Помогите чем можете защитникам Родины». Когда давали, а когда и нет. Только скажут по-карельски: «У самих ничего нет. Убирайтесь, пока полицию не позвали!». Я понимал по-ихнему, с нашим языком сильно схоже. Делать нечего, уходили.

Так брели, пока не дошли до мурманской железной дороги. Оказались мы в районе станции Пай. Я там с одним железнодорожником разговорился. Вроде знакомый, в одном техникуме учились. Он-то и направил нас к партизанам. Ночью, в обход финского поста, через болото сам провёл и командиру представил.

Оказался отличный мужик Степан Пантелеевич, сам майор авиации. Лётчиком был, воевал в Финскую и в эту войну, уничтожил восемь вражеских самолётов, пока самого не сбили в воздушном бою над Пяжиевой Сельгой. Поначалу-то он нам не очень обрадовался: «Куда, – говорит, – мне такие доходяги нужны? У самого не отряд, а лазарет ходячий». Но потом ничего, подружились. Я ему про финские посты да заставы, что по дороге сюда видел, порассказал, толково на карте всё показал, где пулемёты, где караулки. Зауважал маленько.

Недолго нам вместе попартизанить пришлось. Было нас тогда в отряде, с нами и с командиром, всего двадцать три человека. Сил маловато, но всё же решил Степан Пантелеевич на полицейское отделение в селе Ладва напасть. Они, сволочи, всех коммунистов, всех учителей и советских работников в округе, кого удалось поймать, повесили на глазах у народа, вроде как в назидание. Там же и связная наша погибла, местные выдали. Ну, подготовились мы, дождались ночи. Спрятались на окраине села, за бывшей колхозной конюшней. Колхоз-то финны распустили, председателя повесили, жену и детей его в концлагерь отправили, лошадей для армии забрали, а коров местным по дворам раздали. «Крестьянствуйте, – дескать, – люди добрые, вепсы да карелы. Мы вам зла не желаем. Мы же только русских большевиков не любим». Так вот, от той конюшни и повели мы наступление. Ворвались в бывший сельский совет, где теперь полиция сидела, перебили полицаев, освободили пленных, подожгли новую финскую лесопилку, склад армейский реквизировали, и давай Бог ноги. Пока от железной дороги оккупанты войска не подтянули.

Чисто прошла операция. Ни одного убитого с нашей стороны, только двое раненых. Да беда в том, что одним из тех двоих сам командир оказался. Геройский мужик, под огнём в первых рядах шёл. «Я заговорённый, меня пуля не берёт.» Верно говорил, пуля его и не взяла, гранатой посекло. Дотащили мы его до нашего лагеря. Перевязали, медицинскую помощь, какую следует, оказали. Аркадий Борисович, врач наш, отменный лекарь был, до войны в Петрозаводской республиканской больнице работал. Не помогла его медицина, через три часа скончался командир. Чуя смерти приближенье, меня позвать велел и приказал принимать командование. «Ты, – говорит, – мужчина толковый, решительный, коммунист, к тому же тебе и карты в руки». С тем и отошёл наш майор авиации. Я и раньше, до войны, лётчиков сильно уважал, в детстве сам авиатором стать хотел, а теперь и вовсе готов на них молится. Большая в них сила духа!

Ну, про то, как мы дальше воевали, как совершали диверсии и скрывались в лесах от финнов, долго рассказывать. А времени у нас осталось мало. Одно только скажу. Часто местные жители, вепсы и карелы, какие остались на своей земле под оккупантами, помогали нам, крепко выручали и продуктами, и информацией. Но бывали с их стороны факты предательства. Нередко наводили они врагов на наш след. Странного тут ничего нет. Ведь оккупанты надолго, насовсем хотели на нашей земле закрепиться. Потому подкупали и обольщали местных разговорами о братской крови и финно-угорской общности. «Финны наши старшие братья, они с нами, вепсами, одной крови», – говорили крестьяне, наслушавшись хитрых проповедников. И со спокойной душой делали иудино дело, подводили нас, советских партизан, под пулю и петлю вооружённых пришельцев. Захватчиков, пришедших из чужой страны, из государства с чуждыми нам привычками, обычаями, отношениями между людьми, верой.

А командир наш Степан Пантелеевич родился в деревне Немжа Винницкого района. Он был таким же, как и я, оятским уроженцем. Нашей с тобой крови, внучок.

Пора мне завершать свою историю. Однажды, это было в марте 1943 года, до моего отряда добрался человек из Центра. Спус-тился с самолёта на парашюте. Представился Петром, предъявил мандат, выданный лично товарищем Андроповым. Пётр привёз с собой много оружия, пулемёт Дегтярёва, автоматы ППШ и ППС, а также продукты, рацию и радостную весть о победе наших под Сталинградом. Было у него особое задание центрального партизанского штаба. О сути задания нам знать было не положено. По чётко разработанному Петром плану отряд выдвинулся в район прионежского села Гимрека. Это было большое и очень красивое селение. Купол старинной церкви был виден издалека, острым шатром он возвышался над окрестностями. Никогда мне ещё не приходилось в нашем вепсском краю встречаться с такой красотой. В Гимреку отправился связной, которого проинструктировал сам Пётр. Там было много солдат, склады с горючим, невдалеке, на берегу Онеги, располагалась военная пристань. Но были в деревне и наши люди, в том числе настоятель местной церкви. К нему-то и направился связной.

Через трое суток он вернулся, и операция началась. Ночью мы скрытно просочились в село, и, учитывая наш солидный огневой арсенал и немалый опыт, а также то, что в отряде было уже около сорока бойцов, наше нападение не было лихой партизанской авантюрой. Всё развивалось успешно, мы разгромили местный гарнизон, освободили пленных, подожгли склады, добыли важные документы. В них-то и заключалась главная цель операции. Но уйти тихо не удалось. Староста местной церкви оказался предателем. Он забрался на колокольню и ударил в набат. От села Щелейки в нашу сторону выдвинулся большой карательный отряд, который вёл матёрый спец по борьбе с партизанами. Я решил отходить болотами на Матвееву Сельгу. Нам удалось оторваться от преследователей, но мы понесли большие потери. Дойдя до деревни, мы хотели отдохнуть и затаиться, но каратели выследили и окружили нас.

Тут началось самое страшное. Под шквальным огнём неприя-теля мы прорвались и вышли из окружения, но потеряли убитыми и тяжело ранеными очень много своих бойцов. Ополовиненный, истекающий кровью отряд двинулся через зимние леса и болота на Остречины. В Остречинах я рассчитывал запастись продуктами, оставить у надёжных людей раненых, а затем переправиться через Свирь. Во что бы то ни стало нужно было доставить Петра с добытыми документами к своим. Перейти Свирь и линию фронта не удалось, каратели настигли нас и здесь. Мы отходили на запад, с трудом оторвались и спустились к берегу у села Мятусово, но перейти реку не удалось и здесь. Кровавый бой, и мы вновь отходим вдоль реки на запад. Двенадцать суток длился наш беспримерный, скорбный отход от Гимреки. Наконец, в районе Подпорожья, мы значительно, как нам показалось, опередили финнов и ступили на лёд реки.

Но каратели оказались хитрыми волками, они появились неожиданно, свалились как снег на голову и прижали нас к реке. Всем не спастись. Важнее всего вывести остатки отряда к линии фронта, доставить в Центр документы. Я приказал товарищам переправляться по льду через Свирь, а сам с пулемётчиком, моим старым приятелем Вовкой Масленниковым, окопался на высокой прибрежной сопке, прикрывая отход моих бойцов.

Может быть, когда-нибудь и тебе, мой внук, придётся принимать решение, от которого зависит не только твоя жизнь, но и жизни многих. Принимай его быстро, не дай времени страху и сомнению укрепиться в твоём сердце. Главное – не медли, тогда ты почувствуешь, что нашёл верное решение, и это придаст тебе новые силы.

Мы расстреляли все патроны, погиб мой друг Вовка, уткнулся головой в красный от крови снег. Мы шли с ним вместе от самой Ладоги, но у меня не было времени оплакать его. Я остался один. Обернулся – наши уже почти закончили переправу, последние бойцы выходили на южный берег. Где ползком, где кубарем я съехал с сопки на лёд. В руках осталась последняя граната. Сам не понимая почему, я рассмеялся. Шальная мысль пришла в голову. Я выдернул чеку, зажал «лимонку» между ног и поднял руки. Над горкой показались лица финских вояк. Медленно, с опаской они спустились вниз, подошли ближе, ещё ближе. Ещё немножко. Я разжал ноги, граната упала на снег. Враги поняли всё, но было поздно. Последнее, что я увидел в своей короткой земной жизни, были расширившиеся от ужаса глаза наших врагов. И это, внучок, было великолепно! Самое приятное для меня зрелище.

На сём дед закончил свой рассказ.

…Ранним утром я уже трясся на жёстком сиденье натужно урчащего, с трудом ползущего в гору автобуса. В моих руках лежал подаренный томик стихов. Выплывающее из-за вершины солнце ослепило глаза. Что же со мной произошло? Сон это или явь? Впрочем, что бы ни было – этому суждено остаться в моей памяти навсегда.

2020 г.